Игорь Гамаюнов - Именем закона. Сборник № 2
Мои попытки сдвинуть с места оконную раму ни к чему не приводят. А жаль — глоток свежего воздуха мне бы не помешал. Выхожу в коридор и стучу в пятое купе.
— Квасков? — спрашиваю у заспанного мужчины, появившегося на пороге.
— Так точно, — отвечает он, массируя веки пальцами. — Владимир Квасков.
— Разрешите войти?
— Конечно, — он пропускает меня к себе в купе.
Постель смята — хоть один человек в вагоне спал спокойно. На откидном столике стоит початая бутылка боржоми.
— Где брали? — спрашиваю у Кваскова.
— В ресторане. Хотите?
— Не откажусь.
Я наполняю стакан и жду, пока в нем прекратится извержение пузырьков.
— Вы догадываетесь, по какому я поводу?
— Догадываюсь, — отвечает он.
— Расскажите, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью часами вчера вечером.
— Одну минуту, дайте припомнить. Значит, так: до девяти смотрел, как в восьмом купе играли в преферанс. Пошел в ресторан ужинать. Сидел один. Минут через десять пришли соседи по вагону: Станислав Иванович и этот, что из Прибалтики.
— Эрих?
— Не знаю, кажется, Эрих. Он посидел с полчаса и ушел, а мы остались. Так… Постойте, около десяти в ресторан пришел еще один. Тенгиз из четвертого купе, но он сел отдельно. В одиннадцать мы со Станиславом Ивановичем вернулись в вагон. Не успел я раздеться, как услышал крики. Вышел узнать, что случилось. Оказывается, мужчина из восьмого купе разбился.
— Не помните, с кем он ссорился во время игры?
— Ну, поругался с Тенгизом и с тем… пижоном.
— Лисневским?
— Да, с ним. Назвал его мошенником — не знаю почему. Я ведь за игрой не очень-то следил, сидел так, за компанию, от скуки. А с Тенгизом он сцепился из-за мандаринов, которые тот везет с собой.
— Вы долгое время находились в ресторане со Станиславом Ивановичем. О чем говорили?
— Это целая история. — Квасков показывает на бутылку: — Будете еще?
— Спасибо, — отказываюсь я.
Он делает несколько глотков прямо из горлышка.
— Значит, так. Станислав Иванович нашел у себя в купе зажигалку, вроде бы не свою, а этого… Рубина. Ну, закатил жене скандал, заподозрил, что, пока его не было, Рубин заходил к его жене. В ресторане только об этом и говорил. Обещал расправиться с ним, жене своей угрожал и всем на свете. Мне, знаете, даже надоедать стало, тем более что он солидно под градусом был, пива набрался, а пьяный человек, сами понимаете…
— Почему же вы не ушли, как Эрих, например?
— В том-то и дело. Он ведь попросил меня удержать Станислава Ивановича в ресторане как можно дольше.
— Кто, Эрих?
— Да.
— А чем он это объяснил?
— Сказал, что нехорошо получится, если Станислав Иванович в таком состоянии вернется в вагон. Начнет, дескать, приставать к пассажирам, скандалить…
На короткий промежуток времени я перестаю слышать Кваскова. Все, что касается Янкунса, вдруг выстраивается в одну логическую цепь. Оказывается, в ресторан пошли не втроем, а сначала Квасков, а уж за ними Эрих с Жоховым. Следовательно, Эрих привел Станислава Ивановича, Эрих оставил его на попечение Кваскова, Эрих попросил, чтобы тот задержал Жохова как можно дольше. Очень любопытно!
— Вы знали Рубина раньше?
— Вроде нет.
— А других пассажиров?
— Тоже.
— Станислав Иванович не показывал вам зажигалку: ту, что нашел у себя в купе?
— Нет, не показывал, но я видел ее во время игры. Она лежала на чемодане, и все, кто там был, прикуривали от нее.
— Это была зажигалка Рубина?
— Откуда же я знаю, чья она. Может, и его, но пользовались ею все курящие.
— Вы выходили из ресторана между десятью и одиннадцатью?
— Да, на пару минут. Вместе со Станиславом Ивановичем. Он, я уже говорил, был сильно пьян, и я отвел его в туалет.
Я желаю Кваскову спокойной ночи и выхожу в тамбур.
Сержант — его зовут Сережа — ни о чем меня не спрашивает, но я вижу, что ему не терпится узнать, продвинулся ли я за полтора часа непрерывных поисков.
Что ж, можно и рассказать.
— Попробуй-ка решить такую задачку, — начинаю я, предварительно убедившись, что за дверью нет любознательного Гаврилыча. На всякий случай я оставляю ее открытой. — Возвращаются из отпусков семь человек. Друг с другом незнакомы, но в пути завязываются какие-то отношения: разговоры, мелкие ссоры, карты, ужин в ресторане. И вдруг одного из них находят мертвым.
— Я читал этот детектив, — прерывает меня сержант. — В Англии дело было.
— Да ну?! И ты, значит, решил, что в поездах убивают только англичане?
— Да нет, — смущается он.
— Ладно, слушай дальше, — продолжаю я. — Смерть наступила от раны, нанесенной тупым предметом в висок. В десять вечера. Установлено, что в вещах убитого кто-то рылся. Таковы факты. Теперь о пассажирах. Заметь, Сережа, ни одного англичанина, все наши. В четвертом купе…
О том, кто едет в четвертом купе, я сказать не успел.
В вагоне раздается душераздирающий женский крик.
Мы выскакиваем в коридор и бежим к седьмому купе, у которого стоит Жохов. Его белое, цвета алебастра, лицо выражает крайнюю степень испуга. Увидев меня, он делает шаг назад и шепчет едва слышно:
— Я убил человека…
На полу, охватив голову руками, неподвижно лежит Родион Романович Лисневский.
Я нагибаюсь, переворачиваю его на спину и вижу, как из его ладони выскальзывает инкрустированная серебром зажигалка.
Веки Лисневского вздрагивают. Он приоткрывает глаза, силится что-то сказать, но ему это не удается. Из уголка рта выкатывается тонкая струйка крови.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВИЗИТ ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
Я оставляю Лисневского на попечение сержанта, а Жохова увожу с собой в третье купе.
Станислав Иванович пассивен, его плечи безвольно опущены вниз. Сейчас особенно заметно, что ему далеко за пятьдесят.
Усаживаю его, выжидаю минуту-другую. Постепенно к нему возвращается присутствие духа. Он осмысленно смотрит на меня, делает несколько судорожных вздохов и начинает говорить, по привычке жестикулируя руками:
— Мы легли спать… я уже заснул… вдруг слышу Танин крик… Меня как подбросило… вскочил — вижу, мужчина… В купе темно, лица не разглядеть… Я ударил что есть силы, он упал…
Я выжидаю еще минуту, пока он окончательно придет в себя.
— Вы верите мне? — Его рука прочертила в воздухе что-то, отдаленно похожее на вопросительный знак. — Верите? Я не хотел, но жена… Она так сильно кричала… После того, что с нами со всеми было, нервы на пределе…
— Я вам верю, — успокаиваю я Станислава Ивановича. — И потому постарайтесь припомнить, что происходило в восьмом купе во время игры в преферанс. Это очень важно.
— Преферанс? — Жохов обеими руками гладит свой лысый череп. — Ах, преферанс… Я не играл. Я наблюдал… Вы серьезно интересуетесь?
— Вполне, — заверяю его я.
— Ну что происходило? Очко было по две копейки. Постепенно игра захватила, игроки стали нервничать. Один мизер раз десять играли, не говоря уже о восьмерных. Сели после обеда, а пуля была до пятисот. Закончили в девять. Не обошлось без эксцессов. Лисневский не снес карты, играя в мизер, а Виталий, когда разложили, заметил это и обозвал мошенником.
— А Тенгиз? — подсказываю я.
— Да-да, Тенгиз. Когда стали подсчитывать, оказалось, что больше всех проиграл он. Тогда Рубин сказал: «У спекулянтов денег много, не обедняешь». Ну, Тенгиз, естественно, взорвался. В общем, стычка была основательная, они ругались даже после того, как все разошлись.
— А вы ссорились с Рубиным? — осторожно спрашиваю я.
— Я с ним не ссорился, — отвечает Жохов. — Если хотите знать мое личное мнение — он неприятный человек.
— Почему?
— Эти стычки во время игры, придирки, эти его анекдоты… Не сочтите меня ханжой, но должен же быть предел цинизму! Его сальные шутки вызывали тошноту.
— Что вы делали после, когда ушли из восьмого купе?
— Во время игры все мы выпили, и, когда вернулся к себе, я повздорил с женой. Настроение испортилось, чувствовал себя скверно и решил пойти в ресторан, тем более что меня пригласил туда Эрих. Там мы подсели к Кваскову и пробыли до закрытия. Верней, Эрих через полчаса ушел, а мы с Квасковым остались.
— Вспомните, о чем вы говорили?
— О разном, — уклоняется от ответа Жохов.
— Станислав Иванович, мне бы хотелось, чтоб вы были более откровенны.
— Но я действительно не помню.
— Вы о многом умалчиваете. Ведь вы угрожали Рубину. Ругались с ним. Мало того, причиной вашей ссоры с женой было не плохое настроение, как вы меня только что уверяли. Положение более чем серьезно, и мой вам совет: будьте правдивы.
Он вскидывает руку, очевидно собираясь доказывать что-то, но тут же бессильно ее опускает. Возможно, в этот момент он вспоминает о Лисневском.
